Вот они – «Окна Америки»

Произведения Марка Шагала в Чикагском Арт-Институте

Ведь кто-то есть, кто нам дарует жизнь,
Ведь кто-то есть, кто нам назначил смерть,
И он бы мог помочь, чтобы моя картина
Светилась радостью…
Марк Шагал

Волнение вас охватывает уже в длинном переходном зале, связывающем разные корпуса и разные тематические отделы экспозиции этого музея. Знаменитые витражи видны издали, они чем-то манят, притягивают, сразу узнаешь эти удивительные, только Марку Шагалу присущие оттенки синего цвета. Свою работу художник назвал просто и скромно: «Окна Америки». Было ему тогда, в 1977-м, всего лишь девяносто лет. Эти красочные витражи-панели из цветного стекла созданы по заказу мэрии города Чикаго. Работа посвящена двухсотлетию Соединенных Штатов Америки и памяти Ричарда Дж. Дейли, который долгие годы был мэром города. Непосредственно воплотить замысел Марку Шагалу помогал известный французский мастер Шарль Маркю.
«Окна Америки» смонтированы в трех больших реальных окнах, выходящих в живописный внутренний двор здания. Это шесть витражных панелей высотой около двух с половиной и общей длиной в десять метров. Верный своей манере объединения самого, казалось бы, разного и далекого, Марк Шагал и в этой работе удивительно органично как бы переплетает образы и символику, связанную с историей американского государства, атрибутику муз, характерные знаки и символы разных видов искусства, многие бытовые детали. И тут же – привычные для художника рисунки животных и рыб, библейская голова осла и летящие над витебскими улочками влюбленные, очертания домов, с которыми сливаются уже новые графические мотивы: чикагские силуэты, Эйфелева башня, Статуя Свободы...
Образы и символы, связанные с музыкой, составили композицию первой панели «Окон Америки»: играющий на рожке музыкант, скрипка, страница раскрытой партитуры. На второй – атрибутика, связанная с изобразительным искусством: палитра, кисти, мольберт, детали натюрморта. Центральная часть всей композиции посвящена подписанию знаменитой Декларации Независимости, поэтому на третьей панели мы видим книги, чернильницу, шар яркого солнца. Гербовый орел и Статуя Свободы на фоне силуэтов американской архитектуры – на четвертой панели. Пятая панель посвящена театру: здесь изображен Арлекин, подсвечник, театральный занавес, маски. А шестая панель захватывает вас стремительной стихией танца.
Некоторые искусствоведы считают, что эти витражи в Чикагском Арт-Институте повторяют темы росписей, сделанных Марком Шагалом в 1920 году для Еврейского камерного театра в Москве. «Почему Шагал, никогда не повторявший сюжетов созданных им монументальных произведений, повторил сюжеты довольно старых, созданных много десятков лет назад росписей?» – читаем в альманахе «Мишпоха» (№9, 2001 г.), который издается в Витебске, на родине Марка Шагала. В подтверждение своей версии авторы цитируют надпись на табличке возле чикагских «Окон Америки», причем цитируют в неточном переводе с английского. «Эти витражи созданы по сюжетам панно «Музыка», «Танец», «Театр (Драма)», «Литература», написанных М.Шагалом для Еврейского театра в Москве…», – так звучит перевод этой надписи в «Мишпохе». Но на самом деле на этой табличке написано, что витражи только «несут поразительное сходство» («bear startling similarity») с теми первыми монументальными росписями Шагала.
«Окна Америки» создавались уже зрелым художником, воспринимавшим и жизнь, и искусство совсем не так, как в 1920 году. Каждое шагаловское «Окно» в этой серии 1977 года имеет свой, продуманный, выстраданный тематический сюжет, вовсе не повторяющий давно созданное. «Музыка», «Литература», «Театр», «Танец» – да, четыре панели повторяют названия тех росписей. Но за ними стоит совсем другое тематическое содержание, другие принципы композиции и колористического решения. В этих «Окнах» мы читаем более глобальные, вселенские раздумья, где и еврейская, и американская, и белорусская атрибутика (обратите внимание на фигуры танцовщиц в последнем «Окне»). И поразительная игра оттенков света. Все это принципиально новое, другое, а не повторение конкретных фигур скрипача, танцора, артиста, пишущего человека, изображенных – конечно, тоже гениально – художником на панно на стенах Еврейского театра.
Необычайно сильное эмоциональное впечатление вызывает гармония шагаловских красок. Цвет, как магнит, привлекает, притягивает взгляд, – глаз не отвести... Множество оттенков синего, голубого, василькового, небесного. Все цвета – его, Марка Шагала, и только его. Когда в длинном коридоре-переходе между корпусами музея видишь впереди этот синий, уже по цветовой гамме догадываешься, что это – Марк Шагал. А когда подойдешь поближе, возникает чувство какой-то особой радости...
Образы и символы на витражных панелях «Окон Америки» переходят одни в другие неуловимо, словно бы повинуясь какому-то волшебству. Так создается нереальная, но, может быть, единственно возможная реальность, о которой говорил Марк Шагал в своем выступлении «Искусство и жизнь» на семинаре в Чикагском университете в 1958 году (мы цитировали это выступление в прошлой публикации).
Можно бесконечно всматриваться в «Окна Америки», в этот манящий волшебный мир шагаловской фантазии. Все словно купается в синем, словно с огромной любовью одето во все синее. И как бы сверху врывается голубизна – цвет голубого и бездонного неба. Естественно приходит мысль, что небо у нас у всех одно. Небо, что вот здесь, над тобой, и там, над теми, кто остался жить на родине, какой бы она ни была для тебя. Невольно вспоминаются строчки Андрея Вознесенского из его стихотворения «Васильки Шагала»:
…Во поле хлеба – чуточку неба.
Небом единым жив человек.
Их витражей голубые зазубрины
с чисто готической тягою вверх.
Поле любимо, но небо возлюблено.
Небом единым жив человек.
В небе коровы парят и ундины.
Зонтик раскройте, идя на проспект.
Родины разны, но небо едино.
Небом единым жив человек…
Завидую тем, кто придет сюда впервые. Сначала можно остановиться перед витражами, чтобы увидеть все шесть панелей сразу и почувствовать эту радость целостного восприятия – как раз на ширину угла охвата ваших глаз. Потом можно сесть на скамейку напротив, посидеть, подумать, внимательно всматриваясь в шагаловские образы, символы, детали.
Мне кажется (делюсь собственным опытом), посидеть вот так перед «Окнами Америки» особенно полезно тем, кто недавно приехал сюда. Некоторые авторы часто пишут в эмигрантских русскоязычных изданиях о необходимости скорее расстаться со всем, что осталось там, откуда приехали, с той культурой, духовностью, ментальностью... Но ведь это чрезвычайно трудно, а порою и невозможно. Да и нужно ли это? Посмотрите повнимательнее вокруг: новая страна вовсе не страшна, она примет вас таким, каковы вы есть. Вот она, эта страна, вот ее окна... Окна Америки… И может, вам покажется, что бывшее и настоящее в вашей жизни не так уж противостоят друг другу, что там и здесь рядом – люди, что все и там и здесь объединено синим цветом единства мироздания и надежды. Бесконечными оттенками этого синего.
На стене в Чикагском Арт-Институте возле «Окон Америки» – медная табличка с именем автора и датами его рождения и смерти. И надпись: «Byelorussian». Как напоминание, что Марк Шагал родился на земле Беларуси. И не только родился, но и понял, что он – художник. И случилось это, когда он вобрал в себя быт и духовность людей, живших на этой земле, поднял символику белорусского и еврейского этноса и местных традиций до образности вселенского масштаба.

Здесь же, в коллекции Чикагского Арт-Института находится ряд живописных картин и графических работ Марка Шагала, выполненных художником в разные годы жизни. Среди этих произведений – картины «Рождение» (1911), «Молящийся еврей» (1923), «Цирковой наездник» (1927), «Белое распятие» (1938), «Фокусник» (1943), серия «Моя жизнь» из 20 гравюр, выполненных художником еще в Берлине в 1922 году, ряд других интереснейших графических работ и рисунков.
Мне хочется немного подробнее поговорить о трех картинах Марка Шагала из нашего чикагского собрания – о «Молящемся еврее», «Белом распятии» и «Фокуснике», которые могут считаться в какой-то степени этапными в творчестве художника. Написанный в 1923 году, в период, когда художник окончательно покинул родину, портрет «Молящийся еврей» имеет авторский подзаголовок: «Раввин из Витебска». И это не случайно, потому что в картине читается постоянное авторское обращение туда, к истокам, в детство хасидской семьи, в быт еврейского Витебска и окружающих его местечек. Композиция удивительно проста: персонаж, вопрошающий, долготерпеливый, ведет разговор с Б-гом. В те годы и в Европе, и в России в изобразительном искусстве уже активно господствовала эстетика авангардизма и нового романтизма. Однако Марк Шагал создает образ предельно реальный, удивительно бытовой и очень узнаваемый: причем важно, что именно в эту минуту персонаж такой земной, лишенный всего ложно-возвышенного, с таким пытливым взглядом. Идет такой важный и необходимый внутренний диалог со Всевышним, диалог, который в еврейской традиции должен вестись постоянно. Это разговор о смысле и значимости всех поступков, о смысле существования – и каждом конкретном и вообще. С особой любовью и внутренней гармонией выписана художником вся атрибутика картины: белый и такой теплый и согревающий талит, черные ритмы тфилина… Вспомнилось еще одно стихотворение Марка Шагала (цитирую в переводе Льва Беринского):
Слезы мои – это камни падают,
Тают и в речку впадают,
И плывут, как цветы по воде…
Вот она, жизнь моя,
Боже мой, Боже мой, для чего?...
«Белое распятие» было написано в 1938 году, когда Шагал жил во Франции. Все в то время складывалось у него вроде бы счастливо: активная творческая работа, много заказов, все та же верность себе и своему цвету и стилю. Но к середине тридцатых годов художник остро почувствовал опасность: над Европой и всем миром нависла угроза фашизма. Особенно обострилось это тревожное предчувствие после поездки Шагала в Вильнюс и тесного общения там с еврейской интеллигенцией. Там, возможно, и появился у Шагала замысел большого полотна-символа, предупреждающего о возможных новых страданиях еврейского народа.
Примерно в это же время у Марка Шагала родились такие поэтические строчки:
Молиться Богу ли, что вел народ к огню,
Иль рисовать Его – огнем, а не елеем,
Иль, снова ощутив себя евреем,
Встать на борьбу за род свой, за родню…
(Перевод с идиш Льва Беринского).
Вынашивая свой замысел, Марк Шагал думает об образе Иисуса Христа, в котором он видит прежде всего символ-воплощение страданий еврейского народа. Так появляется на полотне образ распятого Христа с подчеркнутым отходом, отказом от схожести со всеми привычными решениями в классической живописи и христианской иконографии. В центре композиции «Белого распятия» – страдающее лицо Христа с опущенными глазами, на голом теле –только молитвенная еврейская шаль вместо набедренной повязки, а под ним внизу – свечи меноры. Над головой Христа под буквами INRI надпись: «Иисус Назаретянин, царь евреев»… А вокруг – ужасные сцены катастрофы, разрушений, отчаяния… Вооруженные солдаты с красными флагами сжигают беззащитные деревенские дома; в другом углу картины горит здание синагоги и Тора, одинокий еврей пытается спасти ее… Люди в ужасе бегут от огня, спасаясь как могут, в том числе и на лодках; на одежде старого еврея в левом нижнем углу композиции надпись: «Я – еврей»…
Поражает прозорливость художника, его тревога, беспокойство, кричащее предупреждение о грядущем страшном Холокосте, высказанное еще в 1938 году. Смертельная опасность для всех народов исходит от любого тоталитаризма – и коричневого, и красного; эта мысль проходит и в композиционном, и в колористическом решении «Белого распятия».
Своеобразное соединение разных тематических мотивов своего творчества Марк Шагал осуществляет в картине «Фокусник», написанной в 1943 году. Идея этого полотна возникла после поездки Марка и Беллы Шагал в Мексику для работы над декорациями и костюмами к балетному спектаклю «Алеко» (по мотивам «Цыган» А.Пушкина) на музыку П.Чайковского, который ставил балетмейстер Леонид Масин с нью-йоркской труппой Bellas Artes. Искусствоведы писали потом, что именно месксиканские пейзажи снова вызвали у Шагала интерес с интенсивному, насыщенному цвету. Думается, что «Фокусник» – прежде всего продолжение серьезных философских раздумий художника о судьбе своего народа, о своем личном месте в мире, где все так причудливо смешалось, о своей неумолчной тоске по родным местам…
Какие-то образы, как всегда у Марка Шагала, пришли сюда из его ранних работ. Художника интересует не просто отражение циркового представления. Его Фокусник – это и акробат, и петух, стоящий в кругу, а этот круг – родное белорусско-еврейское местечко. Одновременно это символ земли, та опора, на которой этот странный акробат-петух совершает свое волшебное представление. Позже Марк Шагал так напишет о своем личном восприятии того, что он видит в цирке: «Для меня всегда клоуны, акробаты, актеры воплощали характеры трагические, похожие на персонажей из религиозных картин…» В этой аллегорической картине художник воплощает свое почти святое отношение к цирку. В картине привлекает также образное единство натуры женщины и мужчины: у мужского символа, петуха, тело женщины-акробатки, и в этом тоже своя аллегория. Еще одна важная деталь на этом полотне – часы, через которые петух-акробат просунул свою руку, сюрреалистический символ, который, наверно, надо понимать совсем не буквально… Картина «Фокусник» еще раз подчеркивает, что замыслы и тематика картин у Шагала с годами становятся все серьезнее, при этом сохраняется неповторимая стилистика художника, верного миру своего цвета и только своих образов.
И здесь основной лейтмотив – любовь. Неиссякаемая любовь к жизни, к людям, к своему народу. Искусство Марка Шагала зажигает огонь надежды на торжество этой любви. Поэтому оно принадлежит всему человечеству.