«Пришли иные времена...»

Разговор с Морисом Синельниковым

Недавно в разных городах Америки прошли концерты, которые назывались «Песни нашего века». Они были посвящены памяти умершего в 2005 году прекрасного композитора Виктора Берковского. Девять известнейших сегодня в России бардов и исполнителей авторской песни хором пели и произведения Берковского, и все лучшее, что было создано за последние десятилетия классиками этого жанра. Залы сразу же настраивались на одну волну с исполнителями, активно им подпевали, после каждой песни звучал гром оваций. Обычно на таких концертах в паузах слышны громкие выкрики из зала с именами наиболее любимых авторов и исполнителей. Но на этот раз у нас в Чикаго все было наоборот. Когда звучали аплодисменты после исполнения некоторых песен, Александр Мирзоян, Алексей Иващенко, Дмитрий Богданов, Галина Хомчик, Вадим и Валерий Мищуки и другие знаменитости выкрикивали со сцены: «Морис Синельников!» и протягивали руки, указывая на скромно сидящего в зале обыкновенного нашего чикагского зрителя.
И снова с радостью подумалось о том, что в Америке живет так много эмигрантов из России, интересных и в прошлом, и сегодня своими делами и своим творчеством. Наверное, многим хочется узнать о них побольше, ближе с ними познакомиться. Вот я и решил позвонить Морису Синельникову и договориться с ним о встрече.
- Уважаемый Морис, расскажите, пожалуйста, немного подробнее о себе. Как складывалась ваша жизнь, когда и почему вы начали сочинять стихи и музыку к ним и к произведениям других поэтов?
- Я родился на Волге в городе Кинешма Ивановской области, там прошло мое детство. У нас была бедная семья: шесть человек, один отец работал. Но в доме всегда звучала музыка, ее любила мама, любила, в основном, классическую музыку. Еще мальчишкой я пел самые разные песни – полублатные, цыганские и прочие. После школы я поступил в московский Институт стали (так тогда он назывался). На втором курсе у нас появился новичок – Виктор Берковский, очень общительный парнишка. Иногда мы собирались компаниями, пели студенческие песни. А Витя Берковский стал организатором и режиссером придуманного нами веселого эстрадного студенческого обозрения-представления, которое потом назвали «Ба, знакомые все лица!». Вскоре я стал актером в этом коллективе, а потом еще и соавтором сценария. Это представление мы с огромным успехом показывали в разных московских студенческих аудиториях.
- Тогда и началась ваша долгая и крепкая дружба с Виктором Берковским?
- Да, мы крепко подружились, и я считаю, что заслуга в этом прежде всего его, Виктора. Более открытого человека, сближающегося с людьми легко, естественно, весело и заинтересованно, я не встречал. После института мы разъехались по назначению. Я – в Северодвинск, он – в Запорожье, где жил с родителями. Мы активно переписывались, он все время звал меня приехать к нему. Я на Севере работал на заводе мастером в ночных сменах, и у меня был отпуск почти три месяца. И вот однажды я поехал к нему и провел у него почти месяц. Вокруг Виктора всегда была большая группа коллег-сверстников, они часто собирались, устраивали походы на острова на Днепре, пели песни, придумывали веселые спектакли. Там же Берковский начал сочинять свои мелодии на известные, а потом и на неизвестные стихи. Потом мы с ним почти каждый год ездили в отпуск в Крым или в Сочи. Никогда не забуду осень 1957 года, когда мы отдыхали вместе в Алупке. Берковский играл на гитаре, и вокруг нас на пляже всегда собиралась молодежь, подпевая нам. Однажды к нам подошла одна из наших новых знакомых, москвичка, рассказала о том, что есть такой поэт Булат Окуджава, который поет свои стихи под гитару, и подарила нам магнитофонную запись его песен. Это был шок! Это было ни на что не похоже: «Девочка плачет: шарик улетел...», «На дворе, где каждый вечер все играла радиола...», «А ну, швейцары, отворите двери...» и так далее. Оказалось, что во-первых, это про нас, во-вторых – это высокая поэзия, и в-третьих, высокую поэзию, оказывается, можно петь. В этой высокой поэзии было все иначе, чем в советской песне. Тогда, наверно, и произошел перелом в наших душах и в нашем сознании, тогда начали сочиняться и наши песни и мелодии.
- После этого и у вас стали рождаться песни?
- К этому надо добавить и чисто творческое влияние Берковского. Виктор уже тогда сочинял песни, которые запоминались. После того, как я поучаствовал в исполнении его первых песен, я тоже решил попробовать. А в январе 1962 года я вынужден был уехать из Северодвинска: стал там болеть – нервы, руки (из-за чего не могу хорошо играть на гитаре, к сожалению), все это было вызвано, видимо, мощной радиацией, которая была в зоне нашего завода, начавшего строить атомные подводные лодки. Мне повезло, что в то же время в Запорожье был организован Металлургический научно-исследовательский институт, и меня приняли туда старшим научным сотрудником. Когда я приехал, Виктор Берковский поселил меня в свою комнату, а сам уехал в Москву – поступил в аспирантуру. И вот там, в Запорожье у меня сочинились несколько песен, которые потом стали известными. Например, «Песенка о Красном командире», которая стала знаменитой после того, как Сергей Никитин попросил ее у меня и исполнил по телевидению в программе «Алло, мы ищем таланты». Благодаря Берковскому я подружился с Сергеем и Татьяной Никитиными, с Дмитрием Сухаревым, встречался с Юрием Визбором, Еленой Камбуровой, Юнной Мориц, Валентином Никулиным и другими знаменитыми бардами, композиторами и исполнителями. Я писал стихи и песни, в основном, для друзей и всерьез к этому своему творчеству тогда не относился. И на сцену почти никогда не выходил, не участвовал ни в одном из фестивалей бардовской песни. Всерьез был занят совсем другим творчеством.
- В чем же состояло ваше основное занятие тогда?
- Наш институт был ведущим в Союзе по изучению проблем качественного производства и потребления подшипниковых сталей. И наш директор, откровенный антисемит, меня, беспартийного еврея, вынужден был назначить заведующим лабораторией по этой проблеме. Мне тогда удалось наладить отношения между поставщиками и потребителями металла. Меня знали и ценили в руководстве заводов и министерства. В результате своих технологических и научных разработок я получил 23 авторских свидетельства на изобретения и опубликовал более 100 статей в научных изданиях. Основные данные моих исследований были опубликованы в журналах и сборниках Академии наук СССР и в лондонском научном журнале. Прошло много лет, но мои работы и публикации не утратили и сегодня своей актуальности, на них ссылаются. Я видел ссылку на мои публикации, в частности, в материалах международной конференции по термомеханической обработке стали, которая состоялась в 2004 году в Бельгии. Когда я уже был в Америке, сюда на специальный семинар приехали директора российских заводов, производящих специальные стали. И они сами разыскали меня здесь и пригласили на свой семинар, я побывал вместе с ними на некоторых американских заводах.
- А когда вы написали знаменитую песню «На далекой Амазонке»?
- Это было летом 1968 года. Виктор Берковский приехал в отпуск к своим родителям в Запорожье. И вот однажды мы сидели на пляже на берегу Старого Днепра. К нам подошла моя трехлетняя дочка Инна, протянула книжку Маршака, открытую на этом его переводе из Киплинга, и сказала: «Мама просила, чтобы ты сочинил песню для меня». Я тут же сочинил музыку. Берковский одобрил мой припев, а запев переделал и добавил рефрен. Он увез ее в Москву, спел вместе с Никитиными. Мы тогда и представить не могли, насколько она вскоре станет популярной.
- «...И я хочу в Бразилию к далеким берегам», – так пели вы. А уехали в эмиграцию в Америку. Как происходило и чисто практически, и творчески ваше вхождение в эту новую жизнь?
- Когда я приехал сюда, естественно, моя наука кончилась и я снова вернулся к песням. Мне повезло: здесь в Чикаго я познакомился и подружился с Борисом Лерманом, замечательным музыкантом, человеком-оркестром (говорю без преувеличения), который делает оранжировку моих мелодий. Когда я был в Москве, Виктор Берковский посоветовал показать наши первые записи фирме, которая занимается выпуском дисков авторской песни. Мне, естественно, хотелось, чтобы мои песни кто-то исполнял, чтобы я не выходил на сцену. Но увы, делать нечего, исполнителей мало, песни я пишу в основном мужские – об этом мне сказали Галя Хомчик и Лида Чебоксарова. И вот я показал записи в этой популярной фирме, которая называется «Артель «Восточный ветер». Показал довольно робко, на всякий случай, чтобы узнать, сколько мне будет стоить выпуск такого диска. Назавтра они позвонили и сказали: «Нам понравилось, мы все сделаем за свой счет. Единственная просьба: один диск – это недостаточно, у вас есть еще песни?» Это было для меня радостной неожиданностью. Так появились четыре диска моих песен: «Воскресная прогулка», «Пусть играют музыканты», «Песни Мориса Синельникова на стихи Булата Окуджавы» (те стихи, на которые никогда музыка не писалась) и «Однажды в сентябре».
- С чувством огромной благодарности признаюсь: мы дома с женой последнее время очень часто слушаем ваши диски... А вопрос, Морис, у меня такой. В последнее время мы часто говорим и спорим о проблемах адаптации духовно одаренной, творческой личности здесь, в Америке. Что вы думаете об этом?
- Я считаю, что каждый человек – творческий. Творчество может осуществляться в самых различных областях. И в песнях, и в литературе, и в шитье обуви, и в приготовлении пищи и так далее. Входить в творчество несложно, если ты не претендуешь сразу на признание и похвалы окружающих. У меня лично песня, мелодия рождаются не от того, что я хочу это сочинить, а потому, что все это само возникает. Когда я читаю стихи, которые мне нравятся не только по содержанию, но и по парадоксальности (это обязательно), по ритму, я невольно слышу мелодию, она сама выстраивается. Важно только запомнить эту мелодию и тут же ее записать. А уже потом, если ты чувствуешь, что это может быть интересным, показать все это другим.
- Авторская песня как особый жанр начиналась в пятидесятые – шестидесятые годы, и ее подтекстом всегда было нравственное противостояние существующей тогда государственной системе и официальной идеологии. А что, по-вашему, происходит сейчас в России в этом жанре?
- Конечно, сейчас утеряна основная тональность лучших образцов авторской песни, таких, например, как у Булата Окуджавы. Когда я приехал в прошлом году в Москву, с удивлением увидел гигантские афиши: в Кремлевском дворце состоится концерт Олега Митяева – заслуженного артиста Российской Федерации. Поэтому если сегодня и есть в авторской песне подтекст, то он, в основном, бытового, личного свойства. К сожалению, песен о возрождающемся сегодня в России противостоянии власти и интеллигенции пока нет, может быть, за очень редким исключением. Конечно, за последние пятнадцать лет авторская песня на постсоветском пространстве в какой-то степени немного растерялась. И поэтому стало в этих песнях, во-первых, больше личного, а во-вторых, то, что я услышал на слете сейчас, – огромное количество песен ни о чем. А неконкретная поэзия меня совсем не трогает. Многие российские барды сегодня стали профессионалами – жить на что-то надо.
- Есть ли у вас ощущение того, что здесь, в эмиграции, складывается особая духовная культура, отличная от той, что существует там, в России и на постсоветском пространстве? Или творчество и ваше, и других – все-таки часть того, откуда все мы?
- Я не имел возможности убедиться в том, что здесь, в эмиграции какое-то другое направление, другая духовная среда, стихия. Очень трудно судить об авторах, которые живут и работают здесь. Я был на слете авторов и исполнителей в Лос-Анджелесе. Их, в общем, не так много, но некоторые из них создают настоящую поэзию. Проблема в том, что местные органы печати и радиовещания, русскоязычные средства массовой информации очень мало интересуются этими людьми и их творчеством. Вот если кто-то приезжает, какие-нибудь гастролеры, то о них пишут и говорят по радио обязательно и много. А у нас ведь есть просто замечательные местные авторы, но нигде нет никаких публикаций их произведений.
А вообще, я считаю, в условиях эмиграции люди с особой остротой стремятся к духовным контактам друг с другом, и это надо всячески поддерживать. Пришли иные времена, мы приехали в другую страну, старые духовные связи потеряны. И все это вызывает определенные нравственные трудности. Я уже писал о том, что людям надо объединяться в группы по интересам. И рад, что участвовал в создании уже двух таких групп. Считаю, что только так можно дружить, общаться и получать от этого огромное удовольствие.
- Спасибо, уважаемый Морис Исаакович, за ваш рассказ. Желаем вам новых успехов в творчестве и в общественной деятельности!