«Главная задача – увидеть и передать красоту»

lingsteeО художнике Фреде Вышкинде

Многие любители изобразительного искусства в нашей общине знакомы с творчеством этого художника: его живописные и графические работы выставлялись сравнительно часто. К сожалению его уже нет с нами. Фред Вышкинд известен как пейзажист, удивительно органично воссоздающий единство природы и архитектуры. Архитектор по образованию и призванию, он воплощал в своих работах красоту любого пейзажа, открывая в нем неповторимую образность. В его зарисовках природы привлекает масштабность, цветовая гармония, какое-то особое настроение. Графические и живописные архитектурные композиции Фреда Вышкинда запоминаются точным эмоциональным изображением общего ансамбля и отдельных деталей: мы как бы переносимся вместе с автором в то замечательное место и в ту эпоху. Разнообразна и география его композиций: Одесса, Львов, Болгария, Эстония, Москва, Узбекистан, Греция, Чехия, Чикаго, Висконсин, Мичиган… Фреда Вышкинд писал и картины тематические, с определенным сюжетом, где важен не только пейзаж, но и изображенные персонажи, как, например, в цикле работ, написанных в Иерусалиме, или в выполненной маслом прекрасной картине «Двор моего детства». Все написанное художником в разной технике и в разных жанрах отличается прежде всего каким-то особым, открытым и искренним авторским видением изображаемого, своеобразным приглашением увидеть и пережить все это вместе.
Мы встретились с Фредом Вышкиндом несколько лет назад, накануне его славного восьмидесятилетнего юбилея.
- Уважаемый Фред, говорят, что Леониду Утесову принадлежат такие слова: «Многие мечтали родиться в Одессе, но не всем это было дано». А вот вы родились 80 лет назад именно в Одессе. Сказалось ли это на том, что вы стали архитектором и художником? Как вообще начиналась ваша творческая жизнь?
- Рисовать я любил с детства, наверное, как и многие дети. Но как и всем детям моего поколения, мне хотелось быть летчиком. Я даже думал, что буду летать и в самолете рисовать. Ничего я не могу сказать и об Одессе, потому что прожил там только первые пять лет моего детства. Потом мы до 1937 года жили в Ленинграде. И, конечно же, более всего на мое дальнейшее творчество повлиял Ленинград. Я очень любил ходить по городу, восхищался им. И помню, отец мне тогда сказал, что вся эта красота называется архитектурой, что она сделана архитекторами. Это запало на всю жизнь, вот я и стал потом архитектором. Но до этого была война, все полетело кувырком. Я, как и большинство ребят моего поколения, оказался в армии, сначала в танковом училище, потом его перепрофилировали в училище самоходной артиллерии. Потом я тяжело заболел, был уволен из армии на какое-то время. Затем вернулся в армию, меня опять направили в училище, я его закончил, и началась моя недолгая карьера офицера. В 1947 году я демобилизовался и поступил в Московский архитектурный институт, который закончил в 1953 году.
На первых курсах мы активно занимались рисунком, живописью, скульптурой, получали кроме основного довольно неплохое художественное образование. Но заниматься творчеством как художник мне тогда не довелось: я был очень занят непосредственной архитектурной работой. Моя судьба складывалась очень непросто: это ведь были пятидесятые годы… В 1957 году были созданы так называемые совнархозы, и многих специалистов направили в разные концы страны. Я попал в Узбекистан по постановлению № 595 (до сих пор помню этот номер), подписанному лично секретарем ЦК Леонидом Брежневым. С 1958 года я работал в Узбекистане в Голодной степи. В этой пустыне тогда шло огромное строительство, напряженной и невероятно интересной работы было очень много. Я там проработал девять лет. Там оросили большие территории, построили десятки поселков, город Енгиер («Новая земля» – по-узбекски). Когда в 80-х годах я преподавал в Гидромелиоративном институте, среди моих студентов было уже несколько уроженцев этого построенного нами города.
В немногие свободные минуты я писал акварели, графические работы. Потом уже, вернувшись в Москву, даже участвовал в нескольких выставках в Доме архитектора. В Голодной степи я начал работать и над диссертацией, которую потом защитил. В Москве я работал в Союзводпроекте, очень крупном объединении, в которое входило 40 институтов. А с начала 80-х годов был уже на преподавательской работе.
- А как созрело у вас решение эмигрировать? Как все это произошло?
- Я должен честно и откровенно признаться, что не хотел и не собирался ехать в Америку. У меня была хорошая и интересная работа. Правда, в 1980 году я перенес тяжелейший инфаркт. И дочь наша явилась инициатором всего: надо ехать в Америку. Ее поддерживали активно и моя жена, и внучка. Да и сама атмосфера в Союзе в конце восьмидесятых была тяжелая, тревожная, антисемитская. И мы приехали сюда. Я чувствовал себя тогда очень неважно. Но здесь сделали операцию на сердце, и я ожил. У меня оказалось много свободного времени, я стал активно рисовать, пошел в колледж в арт-класс, освоил живопись маслом. В общем, увлекся творчеством и очень счастлив, что все это произошло, что я оказался в этой стране и получил возможность заниматься тем, чем мне хотелось заниматься раньше. Я стал предлагать свои работы на выставки, и первый же мой рисунок, предложенный на выставку в библиотеке Скоки, получил приз.
- Были ли у вас серьезные психологические и другие проблемы адаптации, вхождения в новую жизнь здесь, в Америке?
- Больших проблем у меня не было. Я неплохо владел английским. Сразу же возникли непосредственные контакты с людьми, я пошел в колледж, учился там и – главное – чувствовал себя вполне комфортно в арт-классе, постоянно общаясь с коллегами-американцами. Меня приятно удивила доброжелательность американцев, я посещал и специальный клуб в синагоге, где американские волонтеры помогали нам, приехавшим из России. Поражала открытость, улыбчивость американцев, особенно после нашего хмурого и озабоченного общества, которое мы оставили. Поразило нас здесь и американское изобилие, потому что когда мы уезжали, у нас там в 1991 году были просто пустые магазины. Еду мы там не покупали, а доставали. В один из первых дней здесь над нами взяла шефство одна американская еврейская семья. Мы стали друзьями с этими людьми, до сих пор поддерживаем с ними дружеские отношения. Помню, как в первые дни нас повели в Orchestra Hall, мы увидели прекрасный зал и услышали великолепный концерт из произведений Чайковского… Так начиналось наше вхождение в новую жизнь. А потом… За эти годы я участвовал во многих (более 100) экспозициях, состоялись и 22 мои персональные выставки.
- За эти американские годы вы как художник создали уже довольно много. Вы успешно работаете в разной технике, в разных жанрах. Как вы считаете: появились ли здесь в вашем творчестве какие-то новые особенности, новые черты?
- Вы знаете, я люблю изображать красоту окружающего мира. Это могут быть самые разнообразные пейзажи, натюрморты, тематические композиции. Мне доставляет удовольствие пробовать себя именно в разных жанрах. В зависимости от изображаемого объекта, от настроения я пишу или маслом, или акварелью, или пастелью, или создаю графическую работу. У меня нет особых концептуальных идей, как у некоторых художников. Считаю, что основная, главная задача художника – увидеть красоту и ее передать.
- Поддерживаете ли вы связи с коллегами, с другими художниками нашей общины?
- Я считаю, что в нашей чикагской русскоязычной общине очень высокий процент талантливых людей. Со многими я дружу и поддерживаю близкие отношения. Высоко ценю творчество Израиля Радунского, особенно его акварели. Хорошее творческое общение у меня с Василием Мязиным, с Михаилом Каневским, с Леонидом Осенним, со многими другими художниками. Приятно, что все они – сторонники реалистической школы, в отличие от большинства наших американских коллег, у которых сейчас мода на формальное начало, на модернистские поиски. Мне даже кажется, что они не всегда владеют художническим ремеслом. Главное у них – выразить какую-то свою концепцию, придуманную заранее. Я до сих пор хожу в колледж, в арт-класс, я его использую как студию, как мастерскую, общаюсь и дружу с американскими художниками. Они восхищаются нашей реалистической манерой, но практически никто в ней не работает. У них – своя школа, свои представления.
- Считаете ли вы, что на основе наших взаимных контактов и русско-английского двуязычия в Америке уже существует новая русско-американская культура, литература, искусство?
- Мне кажется, что все это будет характерно для представителей следующего за нами поколения, для наших детей и внуков. Но мы ведь как художники сформировались в той жизни, и от американской культуры мы еще довольно далеки, хотя контакты становятся все теснее и плодотворнее. Когда я пишу пейзажи с видами Чикаго, наверное, сказывается и влияние американской традиции. А вот молодые представители нашей эмиграции – я это вижу в нашем арт-классе – уже довольно активно осваивают тенденции американской моды. Возможно, чтобы быть более востребованными, чем мы, уже пожилые художники реалистического направления.
- В этом отношении, видимо, очень важна и проблема возможности выставляться. В последнее время мы часто говорим о необходимости общинного центра – здания, где были бы и залы для выставок. А показать нам ведь есть что.
- Согласен с вами, мы очень ограничены в такой возможности. Да и галереи не очень охотно берут наши работы. Из ближайших событий назову выставку, которая 1мая откроется у нас в Скоки в Эмили-парке, замечательном уголке нетронутой природы, где мы очень часто пишем с натуры. В ней я буду участвовать вместе с Леонидом Кублановым и Анатолием Упартом.
- Мы уже, дорогой Фред, по немногим публикациям, но все-таки знакомы и с вашим литературным творчеством – с вашими рассказами. Когда и почему вы начали их писать?
- Жизнь моя, как я уже говорил, была насыщена многочисленными событиями. Случалось всякое, и во время войны, и в Голодной степи, и после. И меня все время как бы подмывало рассказать о многом, что я видел и что пережил. И уже здесь, в Америке я начал писать такие вот непридуманные истории. Первые из них были опубликованы еще в журнале «For You». Я написал уже около пятидесяти таких рассказов, почти все они –воспоминания о том, что было на самом деле. Они были встречены благосклонно в литературной студии, которой руководит Ефим Чеповецкий. Меня это вдохновило, я даже иногда отставлял в сторону кисти и карандаш и садился что-то записывать. Потом вышел наш альманах, где были опубликованы эти рассказы и репродукции моих картин. Постепенно я начал писать и так называемые выдуманные рассказы, их внутренняя основа – знаменитая фраза Булата Окуджавы: «Вымысел не есть обман…» И все-таки каждый мой рассказ «из собственной судьбы я выдергивал по нитке» – такие они...
Память об этом художнике и литераторе долго будет жить в нашей эмигрантской общине в Чикаго.