Вместе с Тевье

Несколько дней этим жарким летом и всю жизнь…

Две последние недели этот персонаж как бы жил все время рядом с нами, не отпуская от себя, заставляя нас думать о нем, вместе переживать его радости и страдания. Сначала он появился в долгожданном спектакле нашего (так приятно произносить это слово – нашего) чикагского театра «Атриум», а потом – в представлении, привезенном сюда гастролерами, да не абы какими – Национальным театром Украины имени Ивана Франко. Мы отвлеклись от своих обычных житейских забот и проблем, говорили о том, какое впечатление произвели эти спектакли, как мы восприняли того и того Тевье, раздумывали, обсуждали, горячились, спорили…
У каждого из нас, несомненно, свое представление о Тевье, свое восприятие этого литературного образа, рожденного фантазией великого писателя Шолома Нохумовича Рабиновича – Шолом-Алейхема. Его повесть «Тевье-молочник» – один из шедевров еврейской и мировой литературы. По своей философской и нравственной значимости в общечеловеческой духовности образ Тевье, вечного мученика и жизнелюба, лично мне видится в одном ряду с такими классическими персонажами как Дон Кихот и Гамлет. Поэтому я категорически против появившихся в последнее время в российском литературоведении (публикации Льва Аннинского, Дмитрия Быкова и других) утверждений, будто Шолом-Алейхем писатель «только национального, не мирового масштаба», который, согласно упомянутым авторам, остался «только евреем» и якобы поэтому у него «не было шансов подняться над местечковым уровнем». Все это – неправда, и именно образ Тевье – убедительное доказательство того, что все самое яркое и талантливое в национальных литературах всегда вырвется за их рамки и поднимется до уровня духовности мировой, общечеловеческой, вселенской. Многое, что сегодня пишется в России, – отрыжка все того же хорошо знакомого неумирающего великодержавия. А пока живет великодержавие, живет и антисемитизм, как бы не доказывали обратное даже сами евреи даже на таких вроде бы форумах, как недавний Всемирный Конгресс русскоязычного еврейства.
Но вернемся к Тевье. Этот образ и литературный первоисточник, в котором он живет, конечно же, не мог не заинтересовать мастеров других, смежных с литературой муз – театра, изобразительного искусства, позже – кинематографа. Из того, что было создано до спектаклей по пьесе Г.Горина «Поминальная молитва», мне лично, например, хорошо помнится телевизионный спектакль «Тевье-молочник», поставленный режиссером Сергеем Евлохишвили на Центральном телевидении в Москве. В роли Тевье мы неожиданно увидели интересного актера Михаила Ульянова, известного ранее по работам острохарактерным, полным драматизма, с обязательной, как правило, актерской внутренней личностной непримиримостью к тем обстоятельствам, в которых находится его персонаж. Верность своему амплуа Михаил Ульянов сохранил и в этом телеспектакле. Но приглушенными, как показалось, остались в этом телевизионном прочтении и внутренний психологизм Тевье, и его постоянная рефлексия, его вопросы, задаваемые и себе, и Всевышнему, и окружающим.
Еще из ярких давних впечатлений – американский кинофильм «Скрипач на крыше», созданный режиссером Норманом Джуисоном по сценарию Джозефа Штейна и на музыку композитора Джерри Бокка. Роль Тевье исполнял в нем прекрасный актер Хаим Тополь. Трактовку повести Шолом-Алейхема и главного персонажа определял прежде всего жанр кинофильма – это был мюзикл, с прекрасными мелодиями и песнями, с определенной заданной ритмикой и пластикой. Хаим Тополь с его горящими карими глазами по-человечески привлекает в каждом эпизоде, в очень живых и подвижных диалогах, в размышлениях, в сценах, когда он поет или танцует. Фильм пронизывает беспокойная интонация неизбежности разрушения традиций на фоне конкретного времени и конкретной российской действительности. Тевье – Тополь более убедителен не в сценах протеста, а там, где актер воплощает выстраданную тему добра и любви. Правда, специфика жанра – киномюзикл – накладывает свой отпечаток на манеру игры Хаима Тополя, в которой преобладает стилистика и пластика показа, демонстрации того, что происходит с Тевье, а не глубокий анализ его переживаний.
Но до этого кинофильма мюзикл «Скрипач на крыше» по той же пьесе Джозефа Штейна и музыке Джерри Бокка уже игрался на сцене многими американскими труппами; на Бродвее он идет вот уже тридцать восемь лет подряд. Мы в Чикаго могли видеть этот спектакль совсем недавно. Главную роль исполнял ветеран американской сцены выдающийся актер Теодор Бикел, тот самый, который впервые сыграл Тевье на Бродвее 22 сентября 1964 года. За столько лет актер уже неразрывно слился со своим персонажем; критика неоднократно отмечала глубокое проникновение Теодора Бикела в его психологию при сохранении все той же характерной для мюзикла стилистики показа. Актер в этой роли старается преодолеть историческую и событийную привязку, подчеркивая общечеловеческое звучание образа Тевье, его извечную ранимость и беззащитность. «Как и скрипача на крыше», – определила это состояние в своей рецензии газета «Вашингтон Пост».
Этот сошедший с полотен Марка Шагала образ почти буквально использован в кинофильме «Скрипач на крыше», обыгрывается он и в сценическом исполнении мюзикла. Первое его появление в фильме – почти репродукция с известной работы великого художника. Скрипач может спрыгнуть с крыши и быть рядом с Тевье – Хаимом Тополем в самые трудные минуты его жизни, когда так необходимо звучание мелодии его скрипки… В этом образном созвучии тоже видится определенная закономерность, свидетельствующая о естественном сближении выдающихся достижений национальных культур в общечеловеческом духовном контексте. «Нет этого скрипача у Шолом-Алейхема», – могут заметить придирчивые литературоведы. Но в этом, наверно, и сила взаимопроникновения смежных видов искусств, смежных муз, когда оригинал дает необычайную возможность поиска и воссоздания образных подобий, ассоциаций, параллелей.
Наверно, именно из этих позиций исходил талантливый драматург Григорий Горин, когда создавал свои пьесы для театра и кино, основанные на известных в мировой художественной литературе сюжетах. В отличие от Наума Сагаловского (статья «Бедный Шолом-Алейхем» в прошлом номере «Рекламы») мне такие произведения Г.Горина нравятся, считаю их своего рода открытиями в драматургии последней четверти прошлого века. Вспомним, например, его пьесу-сценарий «Тот самый Мюнхгаузен». В ее основе вроде бы обычная сказка Рудольфа Распе, в которой действует и много говорит довольно одноплановый знаковый персонаж, откровенный хвастун и враль. Но Григорий Горин увидел и сумел воссоздать в Мюнхгаузене личность неоднозначную, ранимую, интеллектуально богатую, социально значимую. Драматург, как представляется, просто гениально придумал и передал в диалогах историю, где размыты рамки между игрой и реальной жизнью, где торжествует блестящий, высочайшего класса юмор, где обстоятельства романтической сказки читаются как обыкновенная и в то же время интереснейшая житейская история, где так тонко передаются все оттенки переживаний, чувств, размышлений персонажа… В чем угодно можно обвинить это и другие подобные произведения Г.Горина, но только не в том, что они «скучны» (Н.Сагаловский). Возьмите в магазине и посмотрите кассету с этим фильмом, и вы убедитесь, что его успех – это прежде всего отличная пьеса Г.Горина, а потом уже режиссура Марка Захарова и прекрасная игра Олега Янковского.
Спустя несколько лет Григорий Горин пишет пьесу «Поминальная молитва» по мотивам повести Шолом-Алейхема «Тевье-молочник» и других его произведений. Пишет специально для театра «Ленком» и для выдающегося актера Евгения Павловича Леонова, который давно мечтал сыграть роль Тевье. Но случилось так, что Леонов тяжело заболел: перенес инфаркт, за которым последовала операция на сердце и почти два месяца борьбы за жизнь в клинике Гамбурга. Репетиции были приостановлены, выпускать спектакль с другим актером Марку Захарову принципиально не хотелось: все было рассчитано на мастерство и понимание именно Евгения Леонова.
…Теперь попрошу прощения у читателей за некоторые свои личные воспоминания. Случилось так, что в феврале 1989 года мне довелось быть в Москве. Я работал тогда в минском театре им. Я.Купалы, и кто-то из московских коллег по-дружески подсказал, что машинистки ВТО – Всесоюзного театрального общества – как раз сейчас заняты перепечаткой новой пьесы Григория Горина. Это место хорошо знали все завлиты – заведующие литературной частью всех драматических театров бывшего Союза, они там часто «паслись» и «кормились», доставая новые пьесы. Я отправился туда и добыл-таки машинописный экземпляр «Поминальной молитвы». На первой странице сверху было написано: «Право первой постановки принадлежит Театру им. Ленинского Комсомола в Москве. Григорий Горин.»
В тот же день я прочитал эту пьесу и понял, что у меня в руках – прекрасное произведение для сцены, для театра. Поражало сочетание заключенной в нем вселенской извечной боли, всегда свойственной высокой литературе, и актуальности звучания пьесы тогда, в те последние перед крушением советской империи годы. Причем драматург, как показалось, полностью оставался верен Шолом-Алейхему, его Тевье, его остальным персонажам, его времени, именно тому, созданному автором, еврейскому духовному колориту и тем еврейским страданиям. Бережно были перенесены многие фрагменты текста, монологи и диалоги персонажей. Сохранялись в пьесе и мягкий, светлый, берущий за душу шолом-алейхемовский юмор, и горькая ирония, и черты конкретного времени и судеб, и смех сквозь слезы. Добавилось стремление уйти только от национального звучания, попробовать осмыслить трагедию Тевье с общечеловеческой точки зрения, придать ей вселенское звучание. Ведь эта трагедия – трагедия исхода – охватила в ХХ столетии многие народы на разных землях и в разных странах… Конечно, перенос прозы на язык сцены всегда чреват определенными потерями, все-таки разные жанры. Это происходит всегда при сценическом прочтении известных повестей и романов. Но несомненно одно: Григорий Горин написал эту пьесу с огромной любовью и уважением к первоисточнику и к его автору. Драматург как бы приблизил Тевье, этот литературный персонаж, к нам нынешним, сделал его понятным современному зрителю с точки зрения мотивировок его поступков, размышлений, его чувств и переживаний. Конечно, в горинской драматургии такого типа (по литературным первоисточникам) всегда ощутим современный подтекст. Но он, во-первых, проявляется очень тонко и мастерски, во-вторых, он, его мотивы, заложены по сути у автора, произведение которого инсценируется, в первоисточнике, в авторской духовной образности. Строки из «Завещания» Шолом-Алейхема не случайно, как рефрен, звучат в тексте пьесы «Поминальная молитва».
Вернувшись в Минск, я тут же отдал пьесу Горина переводить на белорусский язык хорошему поэту и переводчику Владимиру Некляеву, а потом убедил главного режиссера театра Валерия Раевского, что эту пьесу надо ставить немедленно. Но ведь есть право первой постановки… А сколько ждать? Пришлось звонить Григорию Горину. Поначалу он был категорически против. Потом я позвонил ему еще раз, доказывая, что мы – провинция, что мы будем играть спектакль на белорусском языке и никакой конкуренции ленкомовцам не составим. И только во время третьего звонка, наверно, после разговора с Захаровым, Горин сказал: «Ладно, ставьте».
Самый первый в мире спектакль по пьесе Григория Горина «Поминальная молитва» состоялся в Минске в Национальном театре им. Я.Купалы 21 мая 1989 года. Поставил его приглашенный из Москвы режиссер Борис Эрин, известный многими яркими постановками в театрах Беларуси и Украины. Художником-постановщиком был Борис Краснов, тогда еще никому не известный, а ныне знаменитый оформитель шоу и представлений россиийских эстрадных звезд. Танцы и сценическое движение ставил ветеран белорусского балета Семен Дречин, прекрасный знаток еврейской истории, быта, обрядности. А роль Тевье была поручена Августу Милованову, актеру острому, предпочитающему в своем творчестве сценический рисунок колоритный и даже гротескный. Успех спектакля был совершенно ошеломляющим. Центральный персонаж в трактовке Августа Милованова как бы вовлекал зрителя в непрерывный процесс напряженного раздумья, осмысления всего происходящего в спектакле. Как, почему все это происходит? Тевье – Милованов в каждом эпизоде ищет ответ на этот вопрос, сохраняя свое достоинство, гордясь своей принадлежностью еврейскому народу, своей верой. Очень важна для понимания концепции этого спектакля сцена встречи Тевье со священником православной церкви. Несмотря на призыв смириться, благословить дочь, принявшую христианство, Тевье в белорусском спектакле непримирим, гордо подчеркивая, что у него и его народа – свой Бог и своя вера. Создатели белорусского спектакля вложили в него мощный заряд протеста против любых проявлений антисемитизма. «Поминальная молитва» до сих пор идет в Минске часто и при полных аншлагах.
Каждый новый Тевье, естественно, был совершенно другим, оригинальным, не похожим на предыдущих. Навсегда запомнилось, например, как мощный и колоритный, до предела темпераментный грузин Отар Мегвинетухуцесси, сыгравший эту роль в кинофильме Дмитрия Астрахана «Изыди!», с топором в руках бросался в гневе на своих обидчиков, вовлекая односельчан именно в такой отпор антисемитам. «Не Шолом-Алейхем», – так могут сказать об этом эпизоде. А я думаю, что истоки фантазии сценариста и постановщиков все там же, в первоисточнике, в этой прекрасной повести.
Еще одна страничка воспоминаний… Киев, жаркий июль того же 1989 года. В зале Национального драматического театра им. Ивана Франко проходят гастроли Театра им. Я.Купалы из Беларуси. Пять раз за время трехнедельных гастролей играется «Поминальная молитва». После первого же спектакля Валерия Раевского, Августа Милованова и меня приглашает в свой кабинет Сергей Данченко, художественный руководитель Театра им. Ивана Франко. Пришел главный художник этого театра, замечательный сценограф Данила Лидер, пришел Богдан Ступка, другие франковские актеры… Все необычайно взволнованы, все благодарят нас за прекрасный спектакль. Появляются, естественно, бутылки и стаканы… «Мы должны поставить эту пьесу Григория Горина как можно скорее», – первым твердо и уверенно говорит Данила Лидер. «Я буду играть Тевье», – уверенно добавляет Богдан Ступка. Может быть, в этот вечер, а может быть, и раньше родился замысел у наших коллег и друзей, и в конце 1989 года устами великолепного актера Богдана Ступки Тевье заговорил со сцены Театра им. И.Франко по-украински в городе, где жил в свое время создавший этот образ писатель Шолом-Алейхем. (Заметим в скобках, что вряд ли образ такой силы и масштаба был списан писателем только с того молочника Тевье, который жил в дачном предместье Боярка; природа художественного творчества несколько иная, более обобщающая). «Поминальная молитва» с огромным успехом идет в Киеве до сих пор; 4 августа и мы увидели этот спектакль Театра им. И.Франко в Чикаго.
Премьера «Поминальной молитвы» в Московском театре «Ленком» состоялась 21 октября 1989 года. На сцену вышел Евгений Леонов, посмотрел внимательно в зал, помолчал и начал свой выстраданный рассказ о жизни и судьбе Тевье из Анатовки (и в то же время и о своей личной жизни и судьбе), о горькой судьбе еврейского народа (и в то же время о том, как трудно и тогда, и сейчас жить и выжить на этой земле всем людям). Евгений Леонов создал образ огромного общечеловеческого масштаба и звучания, и в то же время индивидуально неповторимого, с рефлексией и чертами характера, идущими от него, от выдающегося актера с его человеческой и творческой судьбой. Магнетизм игры Леонова заключался в том, что во время спектакля зрителю начинало казаться, что Тевье не только вот там, на сцене, что Тевье – это и он, зритель, который вдруг начинает ощущать, что все эти раздумья, переживания, терзания, страдания персонажа – они такие же и у него, зрителя. Очень точно написал об этом спектакле в своей книге «Третий звонок» Михаил Козаков: «Театр знал наши болевые точки, угадывал наши подспудные мысли и затаенные тревоги. Театр был с нами. А мы с ним, с Евгением Леоновым, с его Тевье, и готовы были помолиться вместе с ним за покидающих Россию евреев, за остающихся в России русских, за то, чтобы Господь – еврейский, русский, какая разница! – спас нас от общей и неотвратимо надвигающейся на нас катастрофы – от конца света. Вот в чем был пафос захаровского спектакля».
В московской прессе писалось, что после одного из последних спектаклей «Поминальная молитва» с участием Леонова к актеру подошел Григорий Горин и сказал, что ему показалось, будто у него, Евгения Леонова, во втором акте сильно заболело сердце. «Мне тоже показалось, – ответил Евгений Павлович. – А потом прислушался и понял, что оно по роли болит».
29 января 1994 года Евгения Леонова не стало…
Позже Марк Захаров вместе с художником Шейнцисом поставили «Поминальную молитву» в Израиле, в Камерном театре Тель-Авива. Названный только одним словом «Молитва» спектакль, как свидетельствует тот же Михаил Козаков, исполнивший там роль Тевье, особого успеха не имел. Постановщики и ансамбль актеров, как ни странно, не установили необходимый контакт с израильским зрителем; оказалось, что в пьесе Горина и у нынешних израильтян другие болевые точки, несколько иное отношение к жизни, к политике, к религии… «К самому Богу, наконец», – как пишет в своей книге тот же Козаков. И все-таки, как мне кажется дело не в зрителе; и при постановке пьесы Горина там, в Израиле, необходимо было поискать соответствующий, не повторяющий московский постановочный ход, рассчитанный на менталитет публики этой страны. И понимание образа Тевье, и его трактовка, наверно, должны были бы звучать в спектакле в той стране несколько иначе…
Искусство театра – искусство особое, оно рассчитано прежде всего на сотворчество вместе со зрителями, на незримый, но существенный контакт между сценой и залом. Найти и выткать связующие нити такого необходимого контакта зачастую бывает очень нелегко. Представляю, как нелегко было найти постановочный ход режиссеру Андрею Тупикову, приехавшему из Москвы к нам в Чикаго ставить «Поминальную молитву» Григория Горина в нашем театре «Атриум». Режиссер все построил, исходя из самой первой простой горинской ремарки: «На сцене – все участники спектакля». Мы увидели, как наши чикагские актеры, наши друзья и коллеги по эмигрантской судьбе вышли на сцену и предложили вместе с ними перенестись во время действия пьесы и посмотреть, как они расскажут о событиях и о тех людях с позиции сегодняшнего дня и с точки зрения сегодняшней эмиграции здесь, в Америке. Отсюда и связующий, как мост между годами, музыкальный прием, отсюда и стилистика игры, где важен показ, перевоплощение в персонажи, но не отстраненное, а с огромной долей личного соучастия в каждой индивидуальной судьбе. Спектакль прошел хорошо и при необычайной, даже несколько неожиданной активности публики; значит, основную постановочную задачу труппа театра «Атриум», набирающая силу от постановки к постановке, выполнила. К достоинствам спектакля следует отнести и его ансамблевость; Тевье в исполнении Вячеслава Кагановича привлекателен тем, что он не выделяется чем-то особенным среди всех действующих лиц, наоборот, актер как бы подчеркивает, что его Тевье – такой же труженик и страдалец, как и его соседи, рефлективный, размышляющий, переживающий и вместе с тем земной, реальный, кстати, очень близкий именно к литературному первоисточнику, к персонажу из повести Шолом-Алейхема «Тевье –молочник». Такая же зримо реальная в этом спектакле и жена Тевье Голда в исполнении Марины Кармановой, которая мудро и спокойно, но с полной эмоциональной отдачей подчеркивает в своем прочтении этого образа извечный мотив супружеского и материнского самопожертвования. Жанрово точны и конкретны Урядник (Олег Осташев), Мотя (Борис Борушек), Менахем-Мендл (Вадим Рено), Степан (Евгений Колкевич) и исполнители других основных персонажей в этом спектакле.
И вот, наконец, последняя встреча с этим персонажем – спектакль «Тевье-Тевель» (по все той же пьесе Г.Горина «Поминальная молитва»), который привез нам Национальный государственный академический украинский театр имени Ивана Франко. В главной роли мы увидели одного из самых выдающихся современных актеров Богдана Ступку. Его Тевье – натура и личность предельно активная, яркая, неутомимая, заражающая своим неиссякаемым оптимизмом и энергией. Тевье – Ступка все время в центре внимания зрителя; иногда даже казалось, что смотришь моноспектакль, представление одного актера, а все остальные только ему подыгрывают… Актер играет одновременно и глубоко выстраданное, и откровенно ироническое свое отношение к персонажу и его поступкам. Поражает богатство этой иронии, необычайное разнообразие ее оттенков, что доступно для сценического воплощения только актеру высочайшего класса. Комедийный оттенок приобретало каждое движение, каждый жест, вся сценическая пластика Богдана Ступки в этой роли. И тем не менее сквозь общую стилистику комедии-буфф прорывались берущие за душу трагические ноты; режиссер (недавно, к сожалению, ушедший из жизни Сергей Данченко) и актер как бы соединяли Лира и Шута вместе в богатейших красках роли Тевье, стремясь подчеркнуть ее вселенский масштаб и звучание. И в этом спектакле читается тревога: не дай Бог, чтобы люди жили в вечном страхе, когда может в любую минуту прозвучать зловещее слово «погром»… На всех языках, даже в английских спектаклях, это слово звучит по-русски без перевода. Кстати о переводе: нельзя не отметить, что текст горинской пьесы в спектакле театра им. И.Франко звучал в прекрасном переводе на украинский с просто поразительными образными соответствиями.
…Вот так в эти дни мы встретились дважды с любимым литературным персонажем, созданным великим еврейским писателем, классиком мировой литературы Шолом-Алейхемом. Одновременно вспомнилось и о предыдущих встречах в разные годы... Конечно, любой перенос, любое воссоздание литературных образов на сцене и на экране, в других видах искусств не может быть полностью адекватным, жанр и время прочтения диктуют свои законы. Все они разные, эти Тевье, сыгранные американскими евреями Хаимом Тополем и Теодором Бикелом, русскими Михаилом Ульяновым и Евгением Леоновым, белорусом Августом Миловановым, украинцем Богданом Ступкой, грузином Отаром Мегвинетухуцесси… Вот-вот уйдет поколение, которое помнит игру Соломона Михоэлса и Марьяна Крушельницкого… Разные актеры, разные драматурги, разные времена – столетие пробежало, разные трактовки, оттенки, интонации, языки, наконец… Но самое главное – все эти Тевье оттуда, из первоисточника, из замечательной книги Шолом-Алейхема. Давайте вспоминать об этом писателе «лучше со смехом», как он завещал, и помнить, что его литературный псевдоним в переводе с идиш означает: «Мир вам!»
Ванкарем Никифорович.

На снимках: 1.Тевье – Август Милованов. Минск, Театр им. Я.Купалы.
2. Марк Захаров, Евгений Леонов и Григорий Горин. Москва, театр «Ленком».
3. Богдан Ступка в роли Тевье. Театр им. И.Франко.
4. Тевье – Вячеслав Каганович, Голда – Марина Карманова. Чикаго, театр «Атриум».


Текст на 1-ю полосу:
В минувшее воскресенье в культурной жизни нашей общины произошло яркое знаменательное событие. К нам приехал Национальный государственный академический украинский театр имени Ивана Франко – один из лучших сценических коллективов в постсоветских странах сегодня. Был показан идущий на сцене этого театра вот уже тринадцать лет спектакль «Тевье-Тевель» по пьесе Григория Горина «Поминальная молитва». Мы снова встретились с созданным великим Шолом-Алейхемом бессмертным образом Тевье, воплощающим и отражающим многое в судьбе поколений прошлого века и в судьбах каждого из нас… Роль Тевье блестяще исполнил Богдан Ступка, один из самых выдающихся современных актеров.
Размышления Ванкарема Никифоровича «Вместе с Тевье. Несколько дней этим жарким летом и всю жизнь» читайте на стр.
На снимках: сцены из спектакля театра им. И.Франко «Тевье-Тевель».